Книга Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

Йошида: Я… Я не… Я пытаюсь провести грань… Это было военное время, доктор Вэй, и, возможно, некоторые неуместные вещи действительно случались. Но «истории» – это еще не доказательства.

Вэй: Вы отправитесь в прошлое, посланник?

Йошида: Нет. Я не вижу причин подвергать себя этому. Не вижу причин погружаться в эти галлюцинации, якобы означающие «путешествие во времени».

Роу: Наконец-то чувствуется, что стало жарко!

Вэй: Посланник Йошида, позвольте мне быть предельно откровенным. Люди, отрицающие эти факты, заново совершают преступление против жертв этих зверств: они не только встают в один ряд с мучителями и убийцами, но также пытаются стереть эти жертвы из нашей памяти, заткнуть им рот, убить их по новой.

В прошлом их задача была довольно простой. Если отрицанию не было серьезного сопротивления, память потихоньку угасала вместе со старостью и смертью свидетелей, поэтому голоса прошлого постепенно затихали, и люди, пытавшиеся всё замолчать, в конце концов одержали бы свою победу. Современники злоупотребляли бы памятью мертвых, и ведь именно так история и писалась до настоящего времени.

Но теперь мы подошли к концу истории. Что сделали мы с супругой – так это убрали стороннего рассказчика и дали всем шанс увидеть историю своими глазами. Вместо памяти у нас теперь есть неопровержимые доказательства. Вместо злоупотребления памятью мертвых мы можем посмотреть в глаза умирающим. Я видел эти преступления своими глазами. И вы не можете этого отрицать.

* * *

[Архивные материалы выступления доктора Эвана Вэя на Пятой международной конференции по исследованиям военных преступлений, Сан-Франциско, 20 ноября 20XX г. Предоставлено Архивом Стэнфордского университета].

Суть истории – описательное повествование, поэтому донесение до нашего современника правдивых фактов, которые подтверждают и объясняют наше существование, и является основной задачей историка. Однако истина чересчур хрупка, и у нее очень много врагов. Возможно, именно поэтому слово «истина» редко произносится без оговорок, украшений и условий, несмотря на то, что мы, научные работники, должны, как говорится, заниматься поисками истины.

Каждый раз, когда я рассказываю об ужасных преступлениях, таких как Холокост или Пинфан, силы, отрицающие эти факты, всегда готовы сделать всё, чтобы уничтожать, стирать память, затыкать рот, предавать забвению. История всегда была трудной наукой для того, кто всерьез ею занимался из-за этой хрупкости истины, поэтому для отрицания исторических фактов ничего не стоит назвать истину выдумкой.

Поэтому нужно сохранять особую осторожность, повествуя о значительной несправедливости. Человечество в целом всегда не прочь послушать какое-либо повествование, однако нас также научили не доверять отдельному оратору.

Да, это правда, что ни нация, ни историк не могут рассказать об историческом событии, охватывая все аспекты истины. Но при этом лживо утверждение, что сформулированное повествование так же далеко от истины. Земля – не идеальная сфера и не плоский диск, однако модель сферы значительно ближе к истине. Аналогично некоторые повествования ближе к истине, чем другие, поэтому нам всегда следует рассказывать так, чтобы наше повествование было как можно ближе к истине, насколько это по-человечески возможно.

Тот факт, что мы никогда не получим исчерпывающие, идеальные знания, не лишает нас морального права становиться судьями и противостоять злу.

* * *

Виктор П. Лоэнсон, профессор истории Восточной Азии, директор Института исследований Восточной Азии, университет Калифорнии в г. Беркли:

Меня называли отрицателем исторических фактов, а также более обидными прозвищами. Но я не принадлежу к японским реакционерам, которые считают, что Отряд 731 является мифом. Я не говорю, что там ничего не происходило. Я просто хочу сказать, что, к сожалению, у нас недостаточно свидетельств, чтобы уверенно описать все, что там было.

Я очень уважаю Вэя, и он остается одним из моих лучших студентов. Но, на мой взгляд, он отрекся от ответственности историка – сделать все возможное, чтобы истина не была опутана сомнениями. Он перешел ту черту, которая отделяет историка от активиста.

Мне кажется, что природа этой борьбы не идеологическая, а методологическая. Мы боремся за то, из чего состоит доказательство. Историки, обучавшиеся в западной и азиатской традициях, всегда полагались на документальные свидетельства, однако доктор Вэй сейчас выдвигает принцип главенства свидетельств очевидцев, и даже не современников, прошу заметить, а свидетелей, наблюдающих вне потока времени.

В этом подходе видится очень много проблем. У нас богатый опыт, пришедший из сферы психологии и юриспруденции, опыт сомнения в достоверности рассказов свидетелей-очевидцев. Кроме того, нас серьезно заботит сама природа одноразового применения процесса Кирино, который, похоже, уничтожает сам объект исследований и стирает историю, несмотря на то, что он претендует на возможность увидеть историю воочию. Вы буквально лишаете нас возможности вернуться в тот момент времени, который уже был просмотрен, пережит и, значит, использован другим свидетелем. Если свидетельство каждого очевидца не может пройти независимую проверку, как же полагаться на этот процесс в качестве источника исторической правды?

Я понимаю, что с точки зрения сторонников доктора Вэя непосредственный опыт личного наблюдения разворачивающейся перед глазами истории не дает повода для сомнений в тех свидетельствах, которые оставили неизгладимый след в сознании свидетеля. Однако для остальных этого попросту недостаточно. Процесс Кирино требует определенной веры: те, кто стал свидетелем неописуемого, не сомневаются в его существовании, однако эту ясность невозможно передать всем остальным. И так мы застреваем в тупике современности, пытаясь хоть как-то понять прошлое.

Доктор Вэй завершил процесс рационального исторического поиска и сделал из него разновидность личной веры. То, что увидел один свидетель, больше никогда не увидит никто другой. Это сумасшествие.

* * *

Наоки, фамилия опущена, офисный работник:

Я смотрела видеоролики со старыми солдатами, которые якобы признались в этих ужасных вещах. Я им не верю. Они плачут и говорят так эмоционально, как будто они сошли с ума. Коммунисты хорошо умели промывать мозги, и это, несомненно, результаты их коварного плана.

Я помню, один из этих стариков описывал доброту своих охранников-коммунистов. Добрые охранники-коммунисты! Если это не свидетельство промывки мозгов, то я уж не знаю, что вообще можно назвать таким свидетельством!

Казу Сато, домохозяйка:

Китайцы хорошо умеют делать только одно – лгать. Они лгут, когда готовят еду, лгут со своими Олимпийскими играми, приводят ложную статистику. Вся их история – одна сплошная ложь. Этот Вэй – американец. Однако он еще и китаец, поэтому ему вообще нельзя доверять.

Хироши Абе, военослужащий в отставке: